Срочно нужен гробовщик [Сборник] - Дороти Сейерс

— Ничего другого я и не хочу. Только факты.

— Снова полицейский! — засмеялся юноша. — «Где вы были в пять часов пополудни пятнадцатого числа текущего месяца?»

— Что ж, это работает, уверяю вас, это работает.

— Ну и мне пора за работу. Как только что-нибудь узнаю, зайду. Я так вам благодарен, мистер Грант. Ваше поручение гораздо интереснее моих крестьян.

Он растворился в сгущающемся сумраке зимнего вечера; пальто, словно тога, висело на его худых плечах, придавая юноше достоинство и значительность академика.

Грант включил настольную лампу и долго, словно прежде ничего подобного не видел, вглядывался в узоры света на потолке.

Случайно вырвавшиеся у Брента слова — и перед Грантом редкая, захватывающая проблема. Проблема неожиданная и сложная.

Как это получилось, что ни при жизни Ричарда, ни сразу же после его смерти не было выдвинуто обвинение в убийстве принцев?

Генриху даже не понадобилось бы доказывать, что Ричард лично виноват в убийстве детей. Ведь он отвечал за их безопасность. И если Генрих, заняв Тауэр, не нашел детей, их отсутствие — самое надежное, самое верное средство вывалять в грязи мертвого соперника; разве могут сравниться с ним голословные обвинения в жестокости и тирании!

Грант поужинал, не замечая ни что он ест, ни что он вообще что-то ест.

Амазонка, забирая поднос с посудой, сказала ласково: «Хороший признак. От котлет не осталось ни крошки», только тогда он понял, что ужин завершен.

После еды Грант долго глядел на световые разводы на потолке, снова и снова перебирая в уме все, что знал о Ричарде, в надежде найти хоть какую-то зацепку, которая прояснила бы ему суть дела.

Нет, хватит, надо выбросить Ричарда из головы. Так он делал всегда, когда орешек не удавалось разгрызть сразу. Засыпаешь, стараясь не думать о деле, а утром, глядишь, в памяти всплывет что-то важное, какая-нибудь упущенная деталь.

Чем бы занять себя? Как отвлечься от дум, от акта об измене Ричарда? Повел глазами по сторонам: вон на столе стопка писем, есть среди них и от бывших заключенных. Теперь таких не встретишь: добрый старый тип нарушителя закона вышел из моды. Его место занял наглый молодой головорез, считающий себя центром мироздания, невежественный, как щенок, и безжалостный, как циркулярная пила. У взломщика-профессионала старого типа было свое, в общем-то, симпатичное лицо: то был либо тихий домосед, любящий семейные праздники и переживающий из-за детских миндалин, либо старый холостяк, преданный своим птицам, или коллекционирующий старые книги, или занятый разработкой хитроумной, но вполне надежной системы выигрывать в лотерею.

Разве хоть один из нынешних подонков пошлет фараону письмо с выражениями сожаления, что из-за несчастного случая тот лишен возможности продолжать работу на благо общества? Да такое никому из них и в голову не придет.

Писать письма, лежа навзничь, — труд каторжный, и Грант не спешил браться за дело. Да вот беда: сверху лежал конверт, надписанный почерком Лоры, а Лора вся изведется, если не получит ответа. В детстве они вместе проводили летние каникулы, а в одно прекрасное лето — в Шотландии — были даже слегка влюблены друг в друга. С того времени их связывала крепкая дружба. Надо написать Лоре, что он жив.

Слегка улыбаясь, Грант перечитал письмо: вспомнилась ему быстрая Терли, и плеск волн на перекатах, и свежий морозный запах горного вереска — на мгновение Грант забыл, что находится в больничной палате и жизнь его невыносимо скучна, однообразна, убога.

«Пат, будь он чуточку постарше — или помладше, — объяснился бы тебе в любви. Но ему десять лет, и он говорит: «Напиши Алану, что я спрашивал, как он себя чувствует». У него есть для тебя подарок — блесна собственного изобретения, получишь, когда приедешь к нам на поправку. Со школой у него сейчас нелады: узнав, что шотландцы за деньги выдали англичанам Карла I, решил, что к такой нации он принадлежать не хочет. Как я понимаю, он объявил единоличную забастовку против всего шотландского: не хочет ни учить географию и историю «этой ужасной страны», ни петь ее песни. Вчера вечером перед сном Пат заявил, что собирается принять норвежское подданство».

Грант взял со стола блокнот и написал карандашом:

«Дорогая Лора!

Если я скажу, что принцы из Тауэра пережили Ричарда III, ты очень удивишься?

Твой Алан.

P.S. Я почти здоров».

IX

— Вам известно, что в акте обвинения Ричарда Третьего ничего не говорится об убийстве принцев? — на следующее утро спросил у хирурга Грант.

— Да? Странно.

— Очень странно. Вы могли бы объяснить почему?

— Возможно, не хотели раздувать скандал? Честь семьи и все такое?

— Так ведь семьи-то у них разные. Ричард был последним в династии Плантагенетов. За Плантагенетами шли Тюдоры. Генрих Седьмой был первым.

— Да, конечно. Я забыл. История мне никогда не давалась. На уроках истории я обычно делал домашние задания по алгебре. В школе нам не сумели внушить любовь к этому предмету. Наверное, надо было показывать больше картинок. — Он бросил взгляд на портрет Ричарда и снова вернулся к врачебному осмотру. — Вы пошли на поправку, рад за вас. Больше ничего не болит?

Хирург был, как обычно, вежлив и, как обычно, равнодушен. Лица его, врача, интересовали, а вот историю он готов был променять на что угодно, хоть на алгебраические задачки, которые решал под партой. Он в ответе за живую плоть, за судьбы людей, где тут тратить время на академические проблемы!

У старшей сестры тоже были свои насущные заботы. Рассказ Гранта о загвоздке, возникшей в деле Ричарда, она выслушала вежливо, но вид ее яснее слов говорил: «Я вам не благотворительное общество. Исторические проблемы — не моя епархия». С царственной высоты глядела она на суету внизу, на человеческий улей, бурлящий из-за дел важных и срочных, — разве могли заинтересовать ее события почти что пятисотлетней давности?!

Он хотел сказать: «Да ведь вам, именно вам в первую очередь, следует знать, как непрочно королевское величие и чего стоит уважение окружающих. В любую минуту шепоток у вас за спиной может погубить и вас, и вашу репутацию». Но Грант и так чувствовал себя виноватым, что, занимая ее делами, к ней никакого отношения не имеющим, продлевает и без того затянувшийся утренний обход.

Карлица не знала и знать не желала, что такое акт обвинения.

— Вы совсем на нем помешались, — сказала она, кинув взгляд на портрет. — Это уже не увлечение, а мания. Читали бы лучше свои чудесные книжки.

И даже Марта — Марта тоже была занята собой, своей обидой на Мадлен Марч; ей было не до него, а ведь он так ее ждал, ему хотелось поделиться с ней странными выводами, к которым они с Брентом пришли, и послушать, что она на это скажет.

— Так обнадежить меня, а потом! Наши с ней встречи, обсуждения, мои планы — все прахом, не знаю, что и делать, когда мы наконец снимем чертов спектакль. Я ведь уже переговорила с Жаке насчет костюмов. А она вдруг заявляет, что должна заняться детективом! Ох уж эти ее детективы — жуть! Ей, видите ли, нужно написать роман, а то она все перезабудет — что там забывать!

Грант с сочувствием выслушивал жалобы Марты: хорошая пьеса в наши дни — большая редкость, а хороший драматург — на вес золота, и, однако, Марта, ее рассказ — все совершалось для Гранта как будто не сейчас и не здесь. Пятнадцатый век ему ближе, чем сегодняшние события на Шафтсбери-авеню.

— Роман у нее много времени не займет, — утешал он Марту.

— Нет, конечно. Полтора месяца — и детектив готов. Но если она сорвется с крючка, не знаю, удастся ли снова подобрать к ней ключик. Тони Савилла хочет, чтобы она написала для него пьесу о Мальборо. А ты ведь знаешь Тони. Если ему чего захочется, он камень заставит стронуться с места.

Собираясь уходить, она вдруг вспомнила о Ричарде.

— Я уверена, милый, что в акте не без причины ничего не говорится о принцах, — стоя в дверях, обронила она.

Конечно, не без причины, хотелось крикнуть ей вслед. Это-то ясно, но все-таки почему? Отсутствие обвинения невероятно, бессмысленно. Историки твердят, что английский народ отвернулся от Ричарда из-за убийства принцев, что из-за его злодеяния Англия возненавидела его и предпочла ему чужака. И однако, в представленном парламенту списке прегрешений Ричарда нет обвинения в убийстве принцев!

Когда составлялся этот документ, Ричард был мертв. Его сторонники либо покинули Англию, либо оказались в ссылке. Кто угодно мог, ничего не опасаясь, прийти с жалобой на него. А его враги забывают назвать самое незабываемое из его преступлений.

Почему?

Англия содрогнулась от ужаса и отвращения. Весть об исчезновении принцев передавалась из уст в уста. А враги Ричарда, перечисляя его мнимые и настоящие преступления против морали, против государства, пропускают самое мерзкое из его преступлений.